Нирвана и саунд Сиэтла (продолжение в комментах)

[{Kurt Cobain}]

Нирвана и саунд Сиэтла

Книга "Нирвана и саунд Сиэтла" впервые была выпущена в 1993 году, в данной редакции она дополнена анализом причин, которые привели к самоубийству Курта Кобейна.

Содержание:
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Глава 7.
Глава 8.
Глава 9.

Вступление

Официально годом прорыва панка стал 1991-й. Преодолев долгие годы корпоративного гнета, андерграунд наконец прорвался на поверхность и проскользнул в тайные сокровищницы истеблишмента. Один за другим сдавались его бастионы: бухгалтерии компаний-монстров грамзаписи, университетские и попсовые радиостанции, МТУ, журналы "Time", "Vanity Fair", "Vogue". Эта мощная волна закружила комментаторов, агентов, занимающихся розыском талантов, и прочих пиявок от большого бизнеса и вынесла их в Сиэтл, а затем прокатилась по Голливуду, Лондону, Нью-Йорку. Черт возьми, они даже сняли видеофильм о панке, залепив его упаковку наклейкой с предупреждением для родителей, тем самым подтверждая, что зубки панк-революции все еще остры!

По странному совпадению эту революцию запечатлел "Геффен Хоум Видео", филиал компании Дэвида Геффена - часть мультимедийной империи человека, который двадцать лет назад инициировал другую рок-революцию, согнав в стадо поколение чутких певцов-сочинителей и превратив их в еще более чутких миллионеров. Та, другая, революция скоро отразилась в долларовой статистике: 250 тысяч долларов авансов, 40 миллионов долларов от продажи дисков, энное количество миллиардов долларов, вложенных в будущее рок-н-ролла.

Некоторые революционеры вовсе не считали это революцией. Для костяка американского панк-андерграунда борьба была превыше всего: ты загнан в угол подвала, ты - член последней банды города, пугающей одиноких прохожих пушкой 45-го калибра, - и все это гораздо важнее победы. Впрочем, победа невозможна без компромисса.

По мнению панк-журналов, 1991 год дурно попахивал. Это был год, когда панк в полном смысле слова продался.

На ничейной земле между двумя линиями баррикад - одна претендовала на победу над ордами переростков культмассового рока, другая злорадствовала, говоря, что угнетаемые стали угнетателями, даже простейшие понятия начали терять смысл. Что это за панк, который звучит наподобие раздобревшего "Black Sabbath", уважает "The Beatles" за их музыкальные "зацепки" и "Led Zeppelin" - за их динамичность? Где пролегает граница между панком и "металлом", а также между ретроградством и прогрессом? Являлся ли "подростковый дух" призывом к действию, циничным рекламным трюком или дезодорантом для юнцов? Кто кого наколол?

Да и само поле сражения провалилось в тартарары. Сиэтл стал "особняком" - мейнстримом - в 1991 году, так же как в 1989-м за 6000 миль от этого города им был Лондон с его охочей до свежа-тинки рок-прессой. Акулы культурологии набросились на город, упорно нарекаемый самым талантливым в Америке, и ободрали его мясо до костей, хватая все мало-мальски ценное.

Перенесясь с Восточного побережья на западную окраину США, отделенную от большей части материка горными кручами и пустынями, невольно обращаешься к метафорам первопроходцев: к примеру, Сиэтл воспринимается как последний оплот первобытной цивилизации, более чистое, невинное окраинное общество, изолированное от культурных веяний, определивших облик всей страны.

Но и это клише не выдерживает ни малейшей критики. Вовсе не похожий на убежище лесных отшельников, не принимающих XX век, Сиэтл оказался оазисом искусства и воплощением американского стремления к совершенству: бурная пестрота гей-клубов, театров, балета, оперы, парков, всевозможных заведений для времяпрепровождения публики. Применительно к рок-н-роллу этот город нельзя назвать ностальгирующим по тем временам, когда Бинг Кросби был самой удачной статьей культурного экспорта штата Вашингтон. Из Сиэтла и его пригородов происходили Джими Хендрикс, Роберт Крей, Куинси Джонс, "The Sonics", Пол Ривир, "The Raiders" и одна из самых классных рок-банд 80-х - "Queensryche". Да, чуть не забыл: "Nirvana" ведь не из Сиэтла.

Comments

[{Kurt Cobain}]

"Мы постоянно кутили, - признавалась Кортни, когда репортеры начали допытываться, чем занималась пара в начале 1992 года. - Мы здорово подсели на наркотики. Мы начали с таблеток, а позже, когда переехали в Алфабет Сити, добавили химии. Потом наступил кайф, и мы оторвались на "Saturday Night Live". После этого я пару месяцев сидела на героине".

Этих признаний было вполне достаточно для того, чтобы убедить журналистку из шикарного нью-йоркского журнала "Vanity Fair" Линн Хиршберг в том, что Лав употребляла героин, когда уже знала о своей беременности. Ее статья появилась в сентябрьском номере этого журнала. Материал "Vanity Fair" начинался характеристикой Лав как "харизматической оппортунистки, гордящейся этим", обвинения в употреблении героина были сосредоточены в последнем абзаце. Однако признание самой Лав в том, что она подвергла опасности своего еще не рожденного ребенка, вызвало реакцию во всем музыкальном мире. "Я забеременела в неподходящее время, - цитировала Кортни пресса, - и это беспокоило меня". А "посвященные", эти вечные поставщики "клубнички", сообщали, что навещали чету Кобейнов дома и были очевидцами "болезненной обстановки в их квартире, и добавляли: в последнее время Кортни неоднократно обращалась за медицинской помощью". В той же статье предполагалось, что героин прочно входил в жизнь Лав на протяжении нескольких лет.

Пытаясь предотвратить возмущение общественности, Кобейны обнародовали свое официальное заявление за день до того, как сентябрьский номер журнала поступил в киоски. "Статья "Vanity Fair" о Кортни Лав содержит множество неточностей и искажений, дает неверную картину нашей семейной жизни, искажает наше отношение к своим группам, другим музыкантам и проблеме наркотиков... Наиболее тяжелое обвинение исходит от неназванного источника, согласно которому Кортни употребляла героин, зная, что она беременна. Мы твердо отрицаем это. Мисс Хиршберг знала от Кортни и близких ей людей, что Кортни и Курт пробовали наркотики в начале своей совместной жизни, о чем они глубоко сожалеют... Как только Кортни поняла, что беременна, она немедленно обратилась к гинекологу и специалисту-наркологу, под чьим постоянным наблюдением она и находится по настоящее время, и получила заверения в том, что может не опасаться за здоровье будущего ребенка... В силу того, что по собственной глупости мы некоторое время употребляли наркотики, мы понимаем, что теперь весьма уязвимы для нападок прессы, использующей слухи или высказывания тех представителей рок-среды, которые якобы отражают некий "взгляд изнутри". Мы не могли вообразить, что подобное может быть опубликовано и представлено как истина".

Неделю спустя, 19 августа 1992 года, в лос-анджелесской больнице родилась Фрэнсиз Бин Кобейн. Для прессы воистину начался сезон охоты. Наиболее сенсационным из всех сообщений средств массовой информации стал гнусный образчик таблоидной "журналистики", представленный американским "Globe". "Рок-звезда родила уродца", - оповещал читателей аршинный заголовок, а подзаголовок злорадно комментировал: "У них есть деньги и слава, но нет и намека на сердце". Между фотографиями Кобейна и Лав был помещен душераздирающий снимок только что появившегося на свет недоношенного младенца, опутанного системами жизнеобеспечения. Казалось, это изображение иллюстрировало заголовок. Но нет. Под рисунком была еще более ужасающая подпись: "Бедняжка Фрэнсиз Бин Кобейн испытывает муки рождения, похожего на агонию. Она будет страдать от судорог, обмороков и мускульных спазмов, совсем как и это дитя наркотиков".

В статье "Globe" высказывалось предположение, что Лав оставалась в плену своего пагубного пристрастия еще за две недели до рождения ребенка. "Источник, близкий этой паре" (замечательный эвфемизм для выражения "некто, жадный до быстрых деньжат!"), утверждал, что Кортни была привезена в больницу "такой накачанной, что не соображала, где она... Она была полностью невменяема... она то требовала еду, то швыряла ее в стену..." - и остальное в том же духе. Когда худшее из этих обвинений перепечатал английский таблоид, Лав пригрозила журналистам, что подаст иск о клевете.

Спеша перехватить инициативу, Кобейн дал интервью Роберту Хилберну, одному из наиболее уважаемых музыкальных критиков Америки. "Несколько лет меня обвиняли в том, что я наркоман, -рассказывал он. -Долгие годы меня мучат желудочные боли, из-за этого мне трудно гастролировать. Меня часто видели одиноко сидящим где-нибудь в углу. Причина моего нездорового и мрачного вида заключалась в том, что я плохо себя чувствовал, пытался перебороть желудочную боль, удержать в себе еду. На меня смотрели и думали, что я какой-то алкоголик или наркоман. Три недели я употреблял героин. Потом я прошел курс реабилитации... чтобы вернуть себя в прежнее состояние. Это заняло почти месяц".

Но признание Кобейна уже стали подвергаться сомнению. В 1991 году он неожиданно заявил репортерам: "Я - нарколептик". Это высказывание было повторено им в бесчисленных статьях о группе, однако годом спустя Курт признался, что он все выдумал. "У меня нет припадков нарколепсии, - объяснял он Эверетту Тру из "Melody Maker". - Это просто защитная реакция".

Одним словом, опровержения Кобейна и протесты Лав воспринимались с большой долей скепсиса до тех пор, пока пара не появилась перед фотографами со своей новорожденной, полностью соответствующей эпитетам, которые таблоиды приберегают для своих любимчиков: малышка была здоровенькой, прыгала, улыбалась. Одним словом, ничего, свидетельствующего о воздействии наркотиков и в помине не было. Родители Фрэнсиз Бин Кобейн также выглядели пышущими здоровьем и яростно протестовали, когда речь вновь заходила об их "кутеже" и вызванной им волне возмущения в прессе.

Трехнедельный "загул" Кобейнов совпал с явлением, тут же окрещенным британской прессой нирваноманией. "Nevermind" быстро стал "платиновым" - всего за шесть месяцев только в США было продано четыре миллиона экземпляров. За "Smells Like Teen Spirit" последовала череда синглов, взятых из этого альбома, - "Come As You Are", "Lithium", "In Bloom". Находясь в центре наркоскандалов, "Нирвана" гастролировала по всему миру, побывав в Австралии, Новой Зеландии, Японии и, конечно, на Гавайях. После окончания турне супружеская пара начала присматривать себе дом. В конечном итоге они выбрали деревянный дом в окрестностях Сиэтла.

Бремя известности начинало давить не только Кобейна. Новосе-лич сильно запил, а ударник Дейв Грол прославился как безудержный гуляка, с упоением предающийся буйству плоти. Наступило идеальное время для записи песни под названием "Oh, The Guilt" ("О, эта вина"), которую предполагалось включить в совместный с "Jesus Lizard" сингл, с простенькой аранжировкой, в духе времен "независимости".

"Мы тусовались с группой "Jesus Lizard", - объяснял Новоселич. -Мы отыграли с ней несколько концертов и после этого сказали ребятам, что неплохо бы записать совместный сингл. Так и вышло на самом деле. Мы дожали это дело до конца. Записывались мы в подвале у приятеля Дейва. Мы просто слабали эти песни и сказали: "Вот эти как раз для общего сингла!" Почти через год "DGC" дала, наконец, разрешение на выпуск "Oh, The Guilt", однако ограниченным тиражом.

За несколько месяцев до начала истории с героином, в начале лета 1992 года, "Нирвана" уже стала объектом досужих россказней. Сначала вышла смехотворная книжонка, повествующая об истории группы. "Эти люди буквально изнасиловали нас, - жаловался Ко-бейн. - Мы не могли уследить за всем этим". Месяц спустя появилась новая байка, она поведала о том, что Кобейн погиб в автомобильной катастрофе. В действительности же он снова отправился путешествовать, в июне приехал в Белфаст, где сцепился с вышибалой, а на следующий день свалился от болезни желудка. "Все твердят, что недомогание вызвано передозировкой наркотиков, - заявил представитель группы, - на самом деле ничего подобного".

"Нас считали маньяками, - заявил Новоселич Эверетту Тру, - но это не так. Мне, например, было очень непросто, когда вокруг нас все так закружилось. Я здорово запил. Потом наступил трехмесячный период, когда мы успокоились, и все стало нормально. Сейчас, похоже, что мы все присмирели, почти что стали роботами".

Видевшие концерты группы в то лето были согласны с этим мнением. Вновь появились "посвященные", которые предполагали, что Кобейн находится "на грани", однако было непонятно, на грани чего. И тем не менее все сходились в том, что теперь группа ездит на гастроли без воодушевления. Музыканты не исполняли новые песни, поскольку они тут же попали бы на пиратские записи, поэтому ребята перебирали старый репертуар, будто бы в память о былом, и, словно механические куклы, били аппаратуру. Кобейн, как и все остальные, соглашался с тем, что "прошлогодние концерты были гораздо лучше"; он стал подумывать об увеличении состава группы, о приглашении Базза Озборна вторым гитаристом, а также о "формировании другой группы с Марком Армом и Эриком из "Hole"; но чаще всего Курт говорил о своем желании выйти из состава "Нирваны".

[{Kurt Cobain}]

Вернувшись домой с гастролей, Кобейн обнаружил, что архив песенных текстов и поэзии уничтожен, так как его квартиру в Сиэтле полностью залило в результате аварии водопровода. Через две недели нанесла свой удар "Vanity Fair". Затем родилась дочь, потом состоялась церемония вручения наград MTV за лучшее видео (некоторое время "Нирвана" грозилась в нарушение запрета этой телесети исполнить свою новую песню "Rape Me" ("Изнасилуй меня"), однако сдалась и исполнила "Lithium"). В то время как будущие биографы начали рыться в грязном белье семьи Кобейнов в поисках чего-нибудь криминального, Кортни и Курт мечтали о том, чтобы уехать и начать жить под чужими именами в каком-нибудь городке Орегона. Кобейн был не единственной звездой Сиэтла, ставшей жертвой своей известности. Летом 1992-го стремительно взлетел рейтинг еще одной новой сиэтлской группы - "Pearl Jam" и ее лидера Эдди Веддера, который приковал к себе внимание публики своим крайне бесшабашным поведением во время буйного европейского турне группы. Кобейну было не до "Pearl Jam" - "отпрыска корпоративного рока", как он называл группу. Однако история Веддера была поучительной.

Веддер очень быстро добился известности, и за пару месяцев альбом "Pearl Jam" "Ten" догнал диск "Нирваны" "Nevermind" - сенсацию альтернативной музыки девяностых. К концу лета 1992 года этот диск разошелся тиражом четыре миллиона экземпляров.

"Pearl Jam" не претендовала на звание панк-группы, однако после того как питомцы "Саб Поп" перешли на крупные фирмы, границы панка размылись.

Несмотря на насмешки Кобейна, "Pearl Jam" корнями уходила в панк. Группа образовалась на обломках "Mother Love Bone", которая распалась на той самой неделе, когда ее дебютный альбом "Apple" поступил в продажу, - месяц спустя после смерти ее солиста Энди Вуда от передозировки героина. Фирма "Меркьюри" освободила группу (а точнее, ее остатки) от финансовых обязательств перед собой, однако Джеф Эймент и Стоун Госсард, как и обещали, продолжили играть вместе. Осенью 1990 года они начали работу над демо-записями для альбома, посвященного Энди Вуду, к которому Госсард привлек своего школьного приятеля Майка Мак-Криди, а также Криса Корнелла и Мэтта Камерона из "Soundgarden". Назвавшись "Temple Of The Dog", в конце 1990 года они записали альбом на "А&М", после взлета популярности "Pearl Jam" он стал "платиновым" (1992).

Однако все это было побочной деятельностью. Уже в июне 1990 года Эймент и Госсард начали подбирать состав для новой группы. Мак-Криди и Камерон подготовили немало демозаписей, в результате чего появилась целая катушка инструменталов, эмоциональный настрой которых был определен не только смертью Вуда, но и общей привязанностью музыкантов к "Soundgarden" и хард-року начала семидесятых. Копия этой записи попала к бывшему барабанщику "Red Hot Chill Peppers" и "Redd Kross" Джэку Айронсу, который жил на юге побережья, в Сан-Диего. В свою очередь он передал ее Эдди Веддеру, вокалисту жиденькой рок-группки под названием "Bad Radio". По ночам Эдди работал заправщиком на бензоколонке. Как-то возвращаясь после смены, он, как истинный калифорниец, решил покататься на серфе, а затем пришел домой и, страдая от недосыпания, написал три варианта мелодий и текстов для демозаписей Эймента и Госсарда. Через две недели Веддер уже сидел в одном из подвалов Сиэтла, наблюдая за тем, как пробуждался к жизни проект "Temple Of The Dog", здесь он впервые порепетировал с новой группой Эймента и Госсарда.

Группа начала выступать под названием "Mookie Blaylock", в честь центрового из баскетбольной команды "Нью-Джерси Нетс".

Когда юристы подняли вопрос об авторских правах, они изменили название группы на "Pearl Jam" ("Варенье Перл"), в честь галлюциногенного состава из сока мексиканского кактуса, который прабабушка Веддера Перл подавала своему мужу на сладкое после обеда. Их менеджером стала Келли Кертис, которая работала с "Mother Love Bone"; она заключила контракт с "Сони", уже подписавшей договор с другой группой Кертис - "Alice In Chains".

Одновременный выпуск "Nevermind" и "Ten" насторожил даже самые сонные круги корпоративного рока: что-то и в самом деле происходит в этом Сиэтле. Дело не ограничивалось лишь "Нирваной" и "Pearl Jam": были ведь еще "Soundgarden", чей альбом "Bad-motorfinger" ("Злой мотопалец") 1991 года перевел их стадионный рок в более естественное состояние, "Alice In Chains", которая вслед за дебютным диском-миллионником выпустила многомиллионный "Dirt", "Screaming Trees", прорвавшаяся на крупную фирму - "Сони". Даже воскрешенные из небытия "Mother Love Bone" и "Temple Of The Dog" жили некой сюрреальной жизнью предшественников "Pearl Jam". "Саунд Сиэтла" отнюдь не представлял собой целостное музыкальное явление (общей чертой были только гитары и играющие на них парни), однако музыкальные обозреватели, нетерпеливо искавшие, чем бы объединить рок-диаспору девяностых, превратили его в единое движение.

"Довольно противно видеть, каким образом воспринимается наша сегодняшняя музыка, - заявлял Мэтт Камерон из "Soundgarden". -Люди просто не понимают ее историю и значение. Любую группу из Сиэтла слепо превозносят. Больше всего меня злит, когда допускают ошибки в хронологии. Мы были одними из первых, кто вышел из этой чрезвычайно плодотворной среды в 1986 - 1987 годах и подписал контракт с крупной фирмой. И вот, пожалуйста, - мы до сих пор успешно выступаем. Но все убеждены, что "Нирвана" - это первая группа из Сиэтла".

Все признаки единства андерграунда тех времен, когда на любом клубном концерте в Сиэтле собиралось не более двухсот зрителей, исчезли с тех пор, когда число почитателей увеличилось в сотни и тысячи раз. Можно сравнить понятие "Сиэтл" с Христом, принесенным в жертву деньгам: бывшие Его сподвижники, толкающиеся у подножия креста и претендующие на главенство, стараются перекричать друг друга; при этом никто не замечает, что тело уже исчезло. Только в этом варианте библейского сюжета Иуды, которым хирургическим путем удалили совесть, не подверглись многолетнему наказанию, они были вознаграждены за свое предательство неслыханным богатством, слегка подернутым патиной прошлых грехов.

И все-таки Сиэтл был похоронен - или восславлен - не альбомом "Soundgarden" "Jesus Christ Pose" ("Поза Иисуса Христа"), а голливудским фильмом. Это была картина "Singles" ("Холостые") бывшего журналиста "Rolling Stone" Камерона Кроу, премьера которого состоялась в сентябре 1992 года. Ритуальная любовная история, довольно нескладно перенесенная в гранджевую среду Сиэтла, была воспринята истинными ценителями как грязная эксплуатация популярности города и его музыки; однако кассовые сборы были впечатляющими.

Картина далась его автору сложнее, чем казалось на первый взгляд. Режиссер Кроу уже использовал песни "Mother Love Bone" и "Soundgarden" в своем фильме 1989 года "Скажи что угодно". Сам он жил в Сиэтле с тех пор, когда женился на местной музыкантке Нэнси Уилсон из "канадской" рок-группы "Heart". С 1988 года он тусовался с Джефом Эйментом и Стоуном Госсардом. Будучи старше музыкантов ведущих групп Сиэтла, Кроу видел задачу фильма в том, чтобы как можно полнее воспроизвести самогенерирующую альтернативную рок-среду города. Первый вариант сценария он закончил в начале 1990 года - приблизительно в то время, когда "Нирвана" попыталась развить успех альбома "Bleach". Год ушел на то, чтобы пробить сценарий на студии, а в феврале 1991 года Кроу уже был готов начать репетиции.

[{Kurt Cobain}]

Первым днем съемок было 11 марта 1991 года; месяц спустя съемочная группа была удостоена визита, нанесенного богами альтернативного рока - "Sonic Youth" и возгордившимся Марком Армом из "Mudhoney". Тогда Кроу снимал группу "Alice In Chains" в еще не открытом сиэтлском клубе "Десото"; к маю первоначальные съемки завершились. А в ноябре Кроу устроил пробный просмотр фильма в Сиэтле.

Прежде чем фильм дошел до массового зрителя, прошло десять месяцев. Чуть ранее был выпущен альбом-саундтрек всех звезд Сиэтла с сольными композициями Криса Корнелла и бывшего члена "Replacements" Пола Уестерберга, а также работами "Mudhoney", "Alice In Chains" и "Pearl Jam". Премьера фильма "Холостые" совпала с шумом, вызванным картиной "Это случилось в Сиэтле".

Хотя пресса критиковала фильм, и в частности выхолощенность и неестественность главных героев, которых играли актеры вроде Бриджит Фонды и Мэтта Дилона, молодой американской публике полюбились романтические коллизии и бунтарский дух "Холостых". Любители подмечать мелочи были обрадованы эпизодическим появлением "Pearl Jam" и "Tad" в нескольких натурных сценах картины.

Документальный фильм "Лодыри" о новом "поколении икс", созданный авторами из Остина и вышедший в прокат одновременно с "Холостыми", лучше всего отразил реальную жизнь Сиэтла, в духе более ранних картин Северо-Запада - "Мудрость улицы" или "Мой собственный Айдахо", передававших господствующее в городе мрачное настроение изоляции. Однако похоже, что именно "Холостые" войдут в историю как истинно сиэтлский фильм, приукрасивший реалии Рок-Города в такой же степени, как панковкие открытки исказили дух Лондона образца 1977-го.

Истина заключалась в том, что к лету 1992 года Рок-Город "Саб Поп" был мертв. Андерграунд возвысился (а может быть, был предан) - все зависело от точки зрения. Фирма Пэвитта и Поунмена все еще существовала, радостно подпитываясь процентами от доходов альбомов "Нирваны", однако она потеряла все группы, которые создали "саунд" "Саб Поп". Альтернативная музыка перестала быть альтернативной, независимой. "Нирвана" работала на "DGC", "Pearl Jam", "Screaming Trees" и "Alice In Chains" - на "Сони", "Soundgarden" - на "A&M", "Mudhoney" - на "Уорнере", "Tad" вела переговоры с "RCA"; даже "The Melvins", инициатор местного гранджа, пыталась заключить сделку с "Atlantic", настаивая на том, чтобы продюсером их первого альбома стал Курт Кобейн.

Истинный андерграунд Сиэтла переместился на двадцать-тридцать миль от города в Олимпию, родину фирмы "К Рекорде", сборника "Убей рок-звезд" и яростных сторонников "Восставших девшшшк". Тем временем в Сиэтл прибыла новая волна иммигрантов, на этот раз это были музыканты, в основном из "империи зла", заклятого врага Сиэтла - Калифорнии, которые переезжали на север, чтобы найти там продюсеров, опоздавших к разделу местной рок-тусовки между крупными компаниями и теперь, в 1992 году, ищущих новую "Нирвану". Итак, перед самым носом у калифорнийцев размахивали калифорнийскими чековыми книжками только потому, что они несколькими месяцами раньше переехали на север. Неудивительно, что "Mudhoney" в наиболее умной песне из фильма "Холостые" объявляла свой город "взорванным".

[{Kurt Cobain}]

Глава восьмая

Стало быть, рок Сиэтла умер: музыканты этого города теперь принадлежали всему миру. К концу 1993 года одно только упоминание о Сиэтле могло перечеркнуть перспективы для любой новой группы. Местным же музыкантам было необходимо либо эмигрировать в Калифорнию, либо создавать новый андерграунд, который созрел бы как раз к XXI веку.

Тем временем для "Pearl Jam", "Soundgarden" и прочих сиэтл-ских групп их деятельность на крупных фирмах продолжалась. "Нирвана" закончила 1992-й как наиболее "журнальная" группа года. Однако в течение этого года музыканты не выпустили ничего, кроме синглов с альбома "Nevermind" и сборника, нежно названного "Incesticide" ("Кровосмешение"), в который вошли непристроенные обратные стороны синглов, композиции для других исполнителей, демозаписи и раритеты "Саб Поп". Курт Кобейн написал для альбома несколько комментариев в своей типичной едкой манере, которые "DGC" пришлось убрать из его оформления после того, как юристы компании заговорили о возможных исках о клевете.

Кобейн и Кортни Лав продолжали вести свой непростой диалог с печатными органами. Время от времени они давали интервью тем, кто им симпатизировал. В первую очередь это был "The Advocate", ведущий американский журнал для геев и лесбиянок. Уже став однажды трибуной для Кей Ди Лэнг, "The Advocate" в начале 1993 года поместил еще одну пространную статью под несколько фальшивым заголовком "Темная сторона личности Курта Кобейна". Она представила певца, имевшего репутацию своего рода зомби, интеллигентным, начитанным, самоироничным и, кроме того, желающим влиться в ряды геев.

Стало быть, деревенщина из абердинских баров была права: сын Кобейна все-таки был пидором. То есть почти пидором: "Определенно по духу я - гей, - признался Курт, - и, вероятно, я мог бы стать бисексуалом. Если бы я не встретил Кортни, я бы, наверное, придерживался бисексуального стиля жизни". Он также вспомнил свое прошлое - начиная со времени существования во враждебной среде Абердина, нетерпимой к сексуальным альтернативам, и кончая событиями последних месяцев, в частности болезненной для его семьи публикации сияющего глянцем "Vanity Fair".

Но Кобейн затмил и это признание, когда в конце 1992 года опубликовал свое "открытое письмо". Оно было написано в форме беспорядочных мемуаров; действие начиналось на улицах района Уэст-Кензингтон в Лондоне, где он сначала искал первый альбом группы "Raincoats", а потом и саму группу. Курт познакомился с лидером команды Ану, и несколько дней спустя после их встречи, которая, как ему показалось, прошла холодно, она прислала ему пластинку со своим автографом.

"Это было одним из наиболее значительных событий, которые мне посчастливилось пережить с тех пор, как я превратился в неприкасаемого мальчика-гения", - писал Кобейн с трогательной смесью гордости и иронии. Он также упомянул о других приятных моментах, разнообразивших повседневную рутину: о приглашении, поступившем от "Shonen Knife" и "The Vaselines", выступать "разогревающими" группами перед "Нирваной", о выступлении "разогрев-кой" перед "Sonic Youth" на двух турне, когда, попав под их крыло, я узнал, что такое настоящее уважение". В этих воспоминаниях было немало заманчивых строк об отношениях между музыкантами, неподдельной доброте, искренней поддержке. С удовольствием вспоминал Кобейн "совместное выступление с "L7" на благотворительных концертах в Лос-Анджелесе, или затяжные поцелуи с Крисом и Дейвом во время передачи "Saturday Night Live" назло всем гомофо-бам, или встречу с Игги Попом...".

После яростной атаки на Линн Хиршберг и ее "высосанную из пальца, не поддающуюся критике махровую и напыщенную ложь" Кобейн переключился на тех, кто обвинял его в предательстве священного дела панк-рока. "Я не чувствую себя ни чуточки виновным в том, что я подверг "коммерческой эксплуатации" испускающую дух "молодежную рок-культуру", - писал он, - поскольку в настоящий момент рок-истории Панк-Рок, по-моему, уже мертв". Курт закончил письмо обращением к своим потенциальным зрителям, которые не разделяют его расовую и сексуальную терпимость: "Оставьте нас в покое... вашу мать, не ходите на наши концерты и не покупайте наши пластинки!" Похоже, он хотел сказать, что продавать уже больше нечего, разве что собственные принципы; однако их он будет защищать до конца.

[{Kurt Cobain}]

Предполагалось, что следующий эпизод этой истории будет выглядеть трогательно: отцовство, медленное возвращение к стабильной жизни, а в феврале 1993-го - запись нового альбома. И тем не менее волны, которые все еще не улеглись после публикации в "Vanity Fair", продолжали бить в борт семейного корабля. "Мы - нормальные, воспитанные люди", - написал Кобейн в своем "открытом письме", однако история, связанная с Викторией Кларк и Бриттом Коллинзом, угрожала настроить общественное мнение против него.

Кларк и Коллинз начали работать над биографией "Нирваны" в начале 1992 года. Сначала казалось, что их отношения с Кобейном и Лав складываются неплохо, однако к концу лета общение между группой и предполагаемыми авторами прервалось. Кларк все же удалось взять интервью у Криса Новоселича, однако, когда выяснилось, что она побеседовала с Линн Хиршберг, Кобейны вознегодовали. В октябре сначала Лав, а затем Кобейн оставили на автоответчике Кларк целую серию грубых посланий; в декабре Лав, как сообщалось в печати, напала на Кларк в одном из баров Голливуда. С этого момента источники дезинформации стали множиться, и каждая из сторон вставала в позу невинности перед лицом воинствующего оппонента.

В начале 1993 года британский рок-журнал "Select" впервые опубликовал фрагменты посланий, записанных автоответчиком. "Мы потратим все доллары и влияние, которые у нас есть, чтобы как следует вздрючить тебя, - гласила цитата из послания Кортни. - Я не знаю, какого хрена я пытаюсь обойтись с тобой разумно, сейчас многие просто хотят пришить тебя к едреной матери".

Диалог, приписываемый Кобейну, был менее связным, зато более резким и раздраженным: "Мне многое хочется вам сказать, много чего... вы, две кучки паразитного дерьма. Если вы... если хоть что-нибудь из вашей книжонки заденет мою жену, я, бля, задену вас. Я вот-вот сорвусь с цепи... Я в жизни не был так серьезен... Полагаю, я мог бы выбросить несколько тысчонок долларов, чтобы вас притушили, но лучше сначала попробую через суд... Ну что, нравится вы.....ться за счет интервью?"

Куда делись рассуждения о нормальных семейных отношениях, этике и т.д.?

До февраля 1993 года пока Кобейн, Грол и Новоселич не собрались для записи в студии Стива Албайни, уже просто не верилось, что "Нирвана" когда-то была группой. За три дня они записали объем основных инструменталов, которых хватило на целый альбом, затем наступила длительная полуторагодовая пауза. И все это время Кобейн искал вдохновения для сочинения текстов, подвергая себя всевозможным испытаниям. Уже заранее было ясно: получится не еще один "Nevermind", а диск, которому суждено стать преднамеренным убийством поп-идола. Кобейн хотел отречься от короны, усеянной золотыми шипами.

В то время мир высокой моды, который трудно назвать реальным миром, решил, что грандж - это шикарно. Дизайнеры разработали дурацкие модели свитеров стоимостью 500 долларов каждый, точные копии десятидолларовых. Но подлинными дураками оказались те, кто принял это "творение" слишком всерьез и счел нужным оскорбиться. Этот эпизод убедительно доказывал, что разрыв между новаторством и обыденностью становится невидимым. Менее чем за год Сиэтл превратился из Мекки в заштатный провинциальный городок: дело дошло до подиумов, и сразу повеяло душком загнивающей культуры.

Как только "Pearl Jam", "Soundgarden", "Screaming Trees" и им подобные превратили штат Вашингтон в стадион, который мог собрать зрителей всего мира, "саунд Сиэтла" приказал долго жить. "Нирвана" также стала достоянием всего мира, хотя сами музыканты предпочли бы пропасть в неизвестности, а не пропасть в толпе. Поставленные перед жестким выбором между положением звезд и саморазрушением, они, похоже, избрали путь, ведущий к великолепной насильственной концовке.

Однако степень насилия еще следовало определить. Стив Албайни дезинформировал публику, создавая миф о великолепной извращенческой пластинке, свидетельствующей о полном разрыве "Нирваны" с прошлым. Пресса выхватывала названия песен: предполагалось, что на диске будут не только давно ожидаемые "Rape Me" ("Изнасилуй меня") и "Dumb" ("Немой") - они уже много месяцев исполнялись группой на концертах, но и "Serve The Servants" ("Служи слугам") и "Frances Farmer" ("Фермерша Фрэнсиз"), с помощью которых Кобейн намеревался продолжить создание собственной легенды. "Левая" репутация "Нирваны" была вовремя поддержана.

Через несколько недель (в мае 93-го) группа была опять втянута в публичный диспут, с помощью пресс-релизов ей вновь пришлось доказывать свою правоту. Повторилась история, подобная скандалу с "Vanity Fair". Но если этот журнал пытался вбить клин между Кобейном и Кортни Лав, то "Chicago Tribune" и "Newsweek" попробовали поссорить группу с ее любимой компанией грамзаписи. "Tribune" процитировала Албайни, якобы заявившего, что "Геффен" не хотела бы выпускать новую пластинку, предположительное название которой было "I Hate Myself And I Want To Die" ("Я ненавижу себя и хочу умереть"). "Я не верю, что этот диск выйдет, - мрачно пророчил Албайни. - Этот альбом - не для слабонервных". Боже милостивый!

[{Kurt Cobain}]

Тут на сцене появляется Джеф Джайлз из "Newsweek", который повышает ставку, провозгласив в шедевре под вдумчивым заголовком "И это называется "Нирвана"?", что "Геффен" сочла альбом "негодным для выпуска". Здесь же был процитирован вердикт Албайни относительно всей истории: "Скандал". Не в первый раз "Нирване" пришлось подготовить пресс-релиз, группа опубликовала и открытое письмо журналу в разделе платных объявлений "Billboard". "Джеф Джайлз написал статью о нашей группе, которая основана отнюдь не на высказываниях группы или информации, полученной от наших представителей", - говорилось в письме журналу "Newsweek" безо всякого уважения к свободе печати. Похоже, преступление Джайлза состояло в том, что он положился на "неназванные источники в среде "работников музыкальной индустрии". "Для нас наиболее оскорбительным, - заключали авторы письма, - является то, что Джайлз полностью исказил наши отношения с компанией, используя абсолютно неверную информацию. "Геффен Рекордз" постоянно поддерживала нас на протяжении всего процесса работы над этим альбомом".

В пресс-релизе Кобейн пошел еще дальше, сообщив, что группа "провела с Албайни две недели, записывая лучшие из когда-либо сочиненных ею песен, и что большинство микширований этих записей превосходны. Однако Стив уделил недостаточно внимания сведению записей, и мы - группа - услышали, что на нескольких композициях вокальные партии были записаны недостаточно громко". Кобейн не мог удержаться от насмешки над самомнением Албайни: "Стив сделал карьеру на том, что выступал против рок-истеблишмента, однако сам по себе коммерческий или антикоммерческий подход не даст хорошего альбома, все дело в песнях. И до тех пор пока мы не запишем наши песни так, как мы этого хотим, "Нирвана" не выпустит этого диска".

Практически подтвердив слухи о творческих разногласиях между "Нирваной" и Албайни, Курт Кобейн столкнул с горы снежный ком слухов и контрслухов. Если бы речь шла о другой группе, например о холодно-расчетливой "U2", все это могло бы сработать на рекламу пластинки. Но в случае с "Нирваной" всегда существовала опасность, что под воздействием давления неустойчивое единство группы может дать трещину.

Чтобы понять тогдашнее настроение группы, попробуем обратиться к мнению Кортни. Пока внешний мир судил да рядил о будущем "Нирваны", Лав записала песню "Beautiful Son" ("Красивый сын"), которая вышла в апреле 1993 года на сингле группы "Hole". "Ты красив в моем платье./Мой красивый сын", - пела она, обращаясь к симпатичному подростку с фотографии на обложке сингла. Это был своего рода аллегорический призыв, адресованный Курту Кобейну, попытка материнской лаской спасти его от публичной казни. Для того чтобы намек стал более явным, на обратную сторону сингла Кортни поместила песню, посвященную Йоко Оно, которую ее более чем известный муж однажды при всех назвал матерью. От Сида и Нэнси к Джону и Иоко - разница небольшая. Помните, из этих четырех прототипов в живых остался только один. В конце концов "Нирвана" могла стать всего лишь драматическим эпизодом в истории Лав. Но с одной лишь разницей: сексуальный либерализм Кобейна вполне годился как повод для подходящей концовки.

[{Kurt Cobain}]

Глава девятая

Наконец, осенью 1993 года альбом появился. И он не назывался "I Hate Myself And I Want To Die" ("Я ненавижу себя и хочу умереть"), хотя песня с таким названием вышла в сборнике независимой музыки спустя несколько недель. В конечном итоге третья студийная пластинка "Нирваны" получила название "In Utero" ("В утробе"). На обратной стороне обложки были изображены пластиковые зародыши, причем в таком количестве, что крупные американские торговые компании типа "Уолмарта" сочли диск слишком натуралистичным, а потому его нельзя было разместить на одном стенде с альбомами Майк ла Джексона. Конечно, ирония им была недоступна.

Незадолго до выпуска альбома соперничающие группировки неких "посвященных" наперебой выдавали слухи о диске и мнении о нем компании "Геффен". Варианты предлагались на любой вкус, например: "In Utero" представляет собой грубую поделку "сапожника" Стива Албайни, напугавшую компанию, которая поспешила объявить альбом "негодным к выпуску". Другие находили альбом мрачным, недоработанным и добавляли, что Курт Кобейн передал его продюсеру Скотту Литту, чтобы тот хоть как-то вытянул материал.

Оба слуха частично подтвердились. "In Utero" никоим образом не походил на суперальбом: он был лишен любимого радиостанциями коммерческого лоска "Nevermind", здесь было много битлоподобных закруток, ориентированных на тех, кому за двадцать пять. Иными словами, монстра авангардизма, способного проткнуть мыльный пузырь, раздутый прессой вокруг "Нирваны", не получилось. Ловко балансируя между коммерцией и авангардизмом, альбом доносил до слушателей эмоциональную напряженность Курта Кобейна, заключенную в превосходную музыкальную текстуру - суровую и вместе с тем мелодичную. Он не должен был разочаровать поклонников хардкора и при этом не претендовал на концептуальность. Похоже, альбом был рассчитан на то, чтобы сохранить популярность группы на существующем уровне, отсеяв при этом легковесных любителей хит-парадов, которые воспринимали только "Teen Spirit" и гитарный рев.

Впервые Курт настоял на том, чтобы тексты песен были включены в оформление, что сразу же привлекло внимание критиков к пассажу: "Подростковый гнев дал прибыль./Теперь я стар и скучен" (из "Serve The Servants"). Эти строки были восприняты как комментарии Кобейна по поводу сенсационного коммерческого успеха "Нирваны". Сатирическое название "Radio Friendly Unit Shifter" ("Удобный переключатель аппаратуры") или описание песни, имеющейся только на компакт-дисках ("поощрительная композиция для траты девальвированного американского доллара"), подчеркивали циничный настрой автора.

Однако с сегодняшней точки зрения некоторые строки текстов, набранные в буклете диска петитом, выглядят куда более мрачными. Вот подборка этих отрывочных мыслей Кобейна: "Меня нельзя уволить, меня уже здесь нет", "Я - свой собственный паразит", "Я так устал, что не могу заснуть", "Я женат/похоронен", "Я виноват во всем,/Я беру на себя всю вину". Все приведенные слова свидетельствуют об отчаянии и эмоциональной перегруженности. Когда в песне "Dumb" ("Немой") Курт пел: "Я не такой, как они,/Но я умею притворяться", по его тону было ясно, что это притворство долго не продлится.

Схема "Nevermind" сработала снова, правда, в меньших масштабах. Появились пиратские диски с демозаписями нового альбома, телеинтервью, концерт на МТУ и обещания мирового турне. В интервью журналу "Rolling Stone", данном за несколько недель до Рождества 1993 года, Курт Кобейн энергично заявлял: "В течение последних полутора лет я освободился от огромной тяжести. С каждым месяцем становлюсь все более оптимистичным. Надеюсь, я не стану настолько умиротворенным, чтобы превратиться в зануду. Думаю, что я всегда буду достаточно невротичным, чтобы выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее".

По словам Кобейна, героин остался в прошлом. Свое былое пристрастие Курт объяснял... неожиданностью успеха "Нирваны": "Это было так быстро и так взрывоопасно. Я просто не знал, что делать. Если бы существовал курс "Как быть рок-звездой", я бы его изучил. Может быть, это помогло бы мне".

Своим заявлением ("Я никогда в жизни не был так счастлив, на самом деле я гораздо счастливее, чем многие думают") он весьма прозрачно намекал на то, что будущее "Нирваны" - под вопросом. "Мы почти выработали свой резерв. Мы подошли к тому моменту, когда начнутся повторы. Уже больше некуда продвигаться и нечего ждать.

Мне ужасно неприятно так говорить, но я не думаю, что нашей группы хватит на большее, чем еще на пару альбомов, если мы не начнем по-настоящему трудиться и экспериментировать. Я не хочу выпустить диск, который звучал бы так же, как и три предыдущих. Я знаю, что мы запишем по крайней мере еще один альбом, и я очень четко представляю, каким он будет: таким же воздушным, акустическим, как последний альбом "REM". Боже, они самые классные! Они относятся к своему успеху, как святые, они продолжают писать великолепную музыку. Вот чего я хочу от нашей группы".

Одновременно с "In Utero" "Нирвана" записала акустический концерт в серии МТУ "Unplugged". Без фузового фона и электрогитарных ухищрений, имеющихся на обычных пластинках, песни Кобейна прозвучали как классические поп-мелодии, великолепно сочиненные и ничуть не утратившие своей акустической мощи. Воздавая должное своим кумирам, группа исполнила песню Дэвида Боуи "The Man Who Sold The World" ("Человек, продавший весь мир") и песню "Sunbeam" ("Солнечный луч") группы "The Vaselines", а затем предоставила редкую возможность своим давнишним друзьям и кумирам "The Meat Puppets" выступить наконец перед международной аудиторией, пригласив двух членов группы подыграть им на песнях "Plateau" ("Плато") и "Lake Of Fire" ("Огненное озеро").

Казалось, Курт и его акустическая гитара - единое целое, он полностью ушел в свою музыку, в особенности во время исполнения последней песни - замечательного прочтения блюзовой темы "Leadbelly" "Where Did You Sleep Last Night?" ("Где ты спала прошлой ночью?"). В остальных песнях его голос звучал едва громче шепота, но здесь он перешел в поистине нечеловеческий крик, выплеснув поток страсти, от которого по коже слушателей забегали мурашки.

[{Kurt Cobain}]

Несколько недель спустя в декабре 1993 года группа вернулась в студию МТУ для выступления в программе "Live And Loud". "Нирвана" с безудержной энергией играла перед беснующейся в студии публикой, выдав целую обойму своих старых и новых песен.

В конце выступления Курт подскочил к усилителям и провел по ним лицевой стороной гитары, вызвав сильный беспорядочный фоновый свист. Затем он толкнул аппаратуру, и усилители свалились на пол под оглушительный рев публики.

Следующий эксцесс просто не поддается описанию. На сцене стояли две фигуры ангелов (это была своего рода имитация обложки "In Utero"). Кобейн подошел к одной из фигур, прицелился и, нанеся резкий удар гитарой, обезглавил ее. Когда отломанная голова упала на пол, Курт на мгновение отскочил назад, затем прицелился вновь и бросил свой инструмент в подножие ударной установки Дейва Грола.

Каждый новый акт буйства подстегивал публику, приближая ее к состоянию истерии. Кобейн встал на край сцены и с нездоровой, бесконечно-саркастической гримасой на лице грубо передразнил восторг, выражаемый зрителями, по-клоунски аплодируя беснующейся публике. Затем с перекошенным от раздражения лицом он ушел за кулисы. Детская шалость рок-звезды превратилась во что-то чрезвычайно мрачное.

Месяц или два Курт не появлялся на публике, за исключением одного-единственного раза. Курта пригласили на церемонию вручения наград МТУ, где он также по-клоунски хлопал всякий раз, когда "Pearl Jam" доставался очередной приз. "Нирвана" должна была отправиться в крупное европейское турне. Предполагалось, что оно станет триумфальным возвращением группы на континент, который первым признал ее, кроме того, устроителей гастролей привлекала возможность неплохо заработать.

У Кобейна развилось стойкое чувство отвращения к гастролям, и он просил менеджеров не планировать их более чем на две недели. Вместо этого "Голд Маунтин Энтертейнмент" составила график выступлений на месяц с лишним. Спровоцировало это ухудшение состояния Кобейна или нет - вопрос спорный. После громогласных заявлений в прессе о том, что он "завязал", Курт вновь набросился на героин, причем принимал его в таких количествах, что подошел к пределу своих физических возможностей.

Европейское турне началось довольно удачно: Курт позировал для рекламных фото, закусив дуло револьвера. Все посмеялись этой шутке. Но радоваться было рано, к концу февраля болевые приступы стали возникать у Курта даже во время выступлений. В начале марта "Голд Маунтин" отменила два концерта в Германии, объявив, что Курт заболел гриппом, и он улетел в Рим отлеживаться в гостинице.

Поздним вечером 3 марта Кобейн попросил горничную принести ему снотворные таблетки роипнол. Он и Кортни Лав проглотили их вместе с шампанским. Она заснула и очнулась через четыре часа. Курт без сознания лежал на полу спальни.

Скорая увезла Кобейна в больницу имени Умберто 1 в центре Рима, где ему сделали промывание желудка. В первых сообщениях прессы говорилось, что он находится в состоянии глубокой комы, однако через сутки газеты успокоили читателей, написав, что он уже садится в постели и в стиле Ронни Рейгана шутит с медперсоналом.

Лав и менеджеры группы заявили, что это просто несчастный случай; на самом деле все обстояло не так. Начнем с того, что кома была гораздо серьезнее, чем сообщалось прессе. Много часов спустя после предполагаемого пробуждения Курт все еще был без сознания; врачи опасались, что произошло необратимое нарушение деятельности мозга. Более того, Курт оставил Кортни записку, в которой говорил о своем намерении покончить жизнь самоубийством. Опасаясь, что огласка повредит дочери, которая во время инцидента находилась в том же гостиничном номере, Лав сделала все, чтобы скрыть этот факт.

Невероятно, но в то время, когда жизнь Кобейна все еще была под вопросом, европейское турне не закончилось: оставшиеся выступления были просто отложены. Когда Курт начал поправляться, его осчастливили просьбой продолжить выступления через пару недель.

Но, к счастью, до менеджмента все-таки дошло, что Кобейн выступать не в состоянии. Курт, Кортни и Фрэнсиз Бин возвратились в Сиэтл, где Лав сделала попытку отвадить Курта от пристрастия к героину.

Друзьям Курт заявил, что снова завязал, однако Лав знала, что это не так. Двадцать пятого марта она организовала для Курта "крутую встречу любви" (как ее потом иронически назвали сами присутствующие) с дюжиной самых близких его друзей, включая Криса Но-воселича, который заявил, что уйдет из "Нирваны", если Курт не начнет курс лечения.

Похоже, что этот отчаянный шаг возымел действие. Через несколько дней Кобейн согласился отправиться в реабилитационную клинику в Марина-Дел-Рей, штат Калифорния; однако тут же передумал, и Новоселичу пришлось затаскивать его в ожидающий лимузин.

Перед началом программы реабилитации Курту удалось выскользнуть из дому со своим другом Диланом Карлсоном, которому ничего не было известно о происходящей драме, и убедить Дилана купить ему ружье. Он спрятал оружие в пустой комнате над гаражом своего особняка в Сиэтле.
Программа реабилитации Кобейна продлилась всего два дня. Первого апреля он в последний раз позвонил Кортни Лав. "Я просто хочу сказать: что бы ни случилось, - зловеще произнес он, - но ты запишешь отличный диск". Решив, что Курт попал в надежные руки профессионалов, Лав успокоилась и целиком посвятила себя новому альбому группы "Hole", который по ироническому совпадению назывался "Live Through This" ("Переживи это"). Пластинка должна была выйти на следующей неделе.

На следующий день Курт Кобейн сбежал из клиники и каким-то образом занял (или просто украл) деньги, на которые вернулся в Сиэтл. Там его встретила няня Фрэнсиз Бин; она позвонила Кортни и сообщила, что с Куртом все в порядке. Однако через несколько часов он снова пропал.

Неясно, что делал Курт в последующие несколько дней, хотя полиция обнаружила признаки того, что он провел ночь, скорее всего, с каким-то приятелем, в другом доме Кобейна и Лав, расположенном в лесу, за 40 миль от Сиэтла. Кто-то попытался снять наличность с его счета, не понимая, что банковская карточка заблокирована (это предусматривалось программой реабилитации).

[{Kurt Cobain}]

Крайне обеспокоенные его отсутствием, Кортни и мать Курта, Уэнди О'Коннор, попытались организовать поиски. Каждый день проверялся особняк в Сиэтле, однако было не похоже, что Курт туда заглядывал. Но никто не догадался осмотреть комнату над гаражом...

Во вторник 5 апреля 1994 года Кобейн в последний раз приехал -никто не знает, откуда и каким образом, - в свой сиэтлский дом. Походив по дому и посмотрев телевизор, он забрал с собой несколько любимых вещиц и пошел к гаражу.

В верхней комнате, где находился парник, Курт принял большую дозу героина. Затем, взяв в руки красную шариковую ручку, он начал писать.

Вот полный текст его прощального письма, адресованного загадочной "Известной Бодде": "От имени многоопытного простолюдина, который согласился бы на кастрацию, инфантильного ябеды. Это послание будет легко понять. Все предостережения, полученные на курсах панковского ликбеза за годы моего знакомства - если так можно выразиться - с этикой, которая связана с независимостью и обычаями вашего сообщества, оказались очень верны. Вот уже много лет, как я не ощущаю восторга от прослушивания, а также от создания музыки, равно как и от чтения и сочинительства. Нет слов, чтобы выразить чувство моей вины по этому поводу. Например, когда мы находимся за кулисами и гаснет свет в зале и слышится возбужденный рев публики, это не действует на меня так же, как на Фредди Меркьюри, которого я бесконечно люблю и которому искренне завидую. Дело в том, что я не могу обманывать вас. Никого. Это просто нечестно и унизительно как для меня, так и для вас. Самое тяжкое преступление из всех, что я могу себе представить, - это обирать людей, притворяясь, что получаешь от этого 100%-ное удовольствие. Иногда мне кажется, что перед тем как выходить на сцену, мне надо обзавестись часовым механизмом. Я старался и всеми силами стараюсь вернуть этот интерес. Боже мой, поверьте, я стараюсь, но все бесполезно. Я рад, что я и вы развлекали многих людей и влияли на них. Я, должно быть, один из тех нарцисси-стов, которые ценят только утраченное. Я слишком нежен. Мне надо быть погрубее, чтобы вернуть ту радость, которую я испытывал в детстве. Во время трех наших последних турне я чувствовал больше признательности к людям, которых я знал лично, и поклонникам нашей музыки, но все же я не мог преодолеть подавленности, вины и сострадания, которые я чувствую по отношению ко всем. В каждом из нас есть что-то хорошее, и мне кажется, что я просто слишком сильно люблю людей. Так сильно, что мне становится бесконечно грустно. Грустная, маленькая, нежная, неблагодарная Рыба, Господи Боже! Почему бы тебе просто не радоваться жизни? Не знаю! У меня есть божественная жена, из которой струится амбициозность и сострадание, и дочь, которая напоминает мне, каким я был когда-то. Наполненная любовью и радостью, целующая каждого человека, которого она встречает на своем пути, потому что все - хорошие и не обидят ее. Это пугает меня до оцепенения. Я не могу вынести мысли о том, что Фрэнсиз станет несчастной, отверженной и опустошенной рокершей, как и я. Во мне есть хорошее, много хорошего. И я благодарен за это, но с семи лет я стал ненавидеть всех людей... только потому, что думаю: ведь это так просто жить друг с другом в мире и иметь сострадание. Сострадание! Только потому, что я слишком люблю и жалею людей, именно так. Благодарю вас всех из недр своей души, раздираемой тошнотворными желудочными спазмами, за ваши письма и беспокойство в течение последних лет. Я слишком неорганизован и переменчив, бейби! У меня уже нет былой страсти, так что помните, что лучше сгореть, чем тлеть. Мир, любовь, сострадание (дважды подчеркнуто). Курт Кобейн".

Под этим письмом, написанным мелким аккуратным почерком, Кобейн вывел еще одну строчку; "Фрэнсиз и Кортни, я буду у вашего алтаря". Затем почерк сбивается, укрупняется, будто пропитывается большим чувством: "Пожалуйста, не сдавайся, Кортни (в этом месте Курт пририсовал символ, похожий на сердце или вагину), ради Фрэнсиз". Внизу приписана еще одна строчка, изогнутая, как линия осциллографа: "Ради ее жизни, чтобы она была счастливее... - и, почти выходя за поля страницы, - без меня". В конце приписано большими буквами: "Я ЛЮБЛЮ ВАС. Я ЛЮБЛЮ ВАС!"

Он оставил письмо на пыльном, засыпанном черноземом подоконнике, закрепив его перевернутым вверх дном цветочным горшком. Рядом, словно ритуальные дары, он положил свои вещицы: детскую куколку, компьютерную игру, стопку кассет, и одна из них - "In Utero" "Нирваны".

Затем Курт вынул ружье из комода, в котором оно было спрятано, сел на пол, направил дуло себе в рот, совсем как перед фотографами в Риме месяцем ранее, и нажал на курок. Тело откинулось назад, его голову оторвало.

Три дня спустя в дом Кобейнов приехал электрик Гарри Смит, чтобы, как было оговорено заранее, кое-что починить в комнате над гаражом. Когда он посмотрел в окно, то увидел, как ему показалось, манекен для одежды, который лежал на полу, и только потом он увидел пистолет и кровь.

Смит сообщил об этом в полицию Сиэтла. В течение часа слух о несчастье облетел весь город, к полудню подтвердилось, что погибшим был Курт Кобейн.

Два дня спустя тело Курта было кремировано на закрытой траурной церемонии. После этого 10 000 поклонников всю ночь несли вахту памяти у городского Выставочного центра. Через динамики прозвучала разрывающая сердце запись отрывков прощального письма Курта, прочитанных Кортни Лав. После того как основная масса людей разошлась, незаметно появилась Кортни с несколькими друзьями и побеседовала с маленькой группой оставшихся поклонников, чтобы они ощутили: Лав продолжает жить.

[{Kurt Cobain}]

В Абердине Уэнди О'Коннор заявила репортерам о неизбежности того, что произошло. Пришло сообщение о том, что в Америке было совершено самоубийство поклонника "Нирваны", разбитого горем. Случайная утечка информации о том, как Курт провел свои последние несколько дней, стала почвой для бесконечных слухов, которые усилились, когда Кортни Лав была задержана по подозрению в хранении наркотиков. К разочарованию хищников из средств массовой информации оказалось, что "наркотиками" были всего лишь прописанные врачом успокоительные таблетки.

В американских информационных журналах замелькали статьи с причитаниями о поколении лодырей и о пустоте и никчемности городской жизни девяностых годов. Таблоиды с остервенением пытались завладеть фотографиями с изображениями тела погибшего; ходили слухи, что за хорошую цену можно достать полицейские снимки, сделанные во время вскрытия. Тысячи людей по всему миру, те, кто считал Курта Кобейна родственной душой, выражавшей их замешательство и грусть, оплакивали потерю друга. Кортни Лав сделала все, чтобы пройти через это.

"Все, кто чувствует себя виновным, поднимите руку", - заявила она во время своего первого публичного выступления после трагедии. Обвиняли ее, менеджеров "Нирваны", "Геффен Рекордз", всех, кто лично знал Курта. Некоторые делали из Кобейна жертву, некоторые - слабака, неспособного справиться со своими проблемами. Эти два лагеря даже устраивали дебаты на телевидении.

Самоубийство - это акт, который понимаешь только через сострадание. Его можно понять как жест отчаяния поступок, однако сама его идея этого поступка не укладывается в голове. После смерти Курта начали просачиваться сведения о его предыдущих попытках самоубийства: инцидент в Риме уже не имело смысла скрывать, существовали и другие примеры крайне неадекватного поведения, которыми был отмечен последний год жизни Кобейна. Некоторые чувствовали себя виновными в его смерти, некоторые искали виноватых, однако Курт Кобейн всегда считался с темной реальностью своей психики и указывал пальцем только на себя. "Он хотел найти успокоение, теперь он успокоился, - сказала его мать. - Он также беспокоился за мир в своей семье и в отношениях между друзьями. Всегда".

Смерть Кобейна привела в состояние шока все немногочисленное рок-сообщество Сиэтла. Ближайшие соперники "Нирваны" "Pearl Jam" и "Soundgarden", в то время гастролировали, однако они дали дружный отпор неизбежным атакам журналистов. Мелкие склоки были забыты, и звезды гранджа, которых Кобейн обзывал "продажными", отказались от любых упоминаний об антагонизме и реагировали на смерть Курта как соболезнующие ему братья по оружию. Эдди Веддер признался впоследствии, что, узнав о Курте, он чуть было сам не совершил непоправимое.

Однако основное внимание мировых средств массовой информации было приковано к Кортни Лав. "Посвященные" вновь плели паутину слухов. Кортни называли кандидаткой на следующее самоубийство, утверждали, что именно эта мрачная извращенка подтолкнула Курта к саморазрушению, и даже, что она наняла бандита, расправившегося с Куртом.

Чтобы преодолеть этот хаотический вал обвинений, Кортни избрала весьма эффективный метод защиты: она не лелеяла свою беззащитность, не играла в очарование. Как только позволили силы, Лав отправилась в турне, выходя на сцену клубных залов и стадионов в трауре. Те, кто считал, что ей следовало бы тихо страдать в одиночестве, были оскорблены, когда она чуть ли не демонстрировала запекшуюся кровь Курта на своих руках.

Эта тактика лишь подтверждала то, что знала Кортни, да и весь мир: нигде нельзя скрыться от суровой реальности. Ее позиция несла в себе вызов, который был адресован скорбящим поклонникам Курта. Смотрите, задницы, словно говорила она, если я могу с этим справиться, вы - тоже. Серия культовых самоубийств вскоре прекратилась. Шли месяцы, и хотя Кортни не могла полностью контролировать себя, она продолжала жить, каждую неделю подвергая свою жизнеспособность новым испытаниям, вызывая гнев недоброжелателей. Ее смелость и отказ уйти со сцены нельзя не уважать. Даже смерть от героина Кристен Пфафф из ее группы "Hole" не поколебала желания Кортни жить.

Спустя год после смерти Курта группа "Hole" продолжила свою деятельность, которая, наконец, была признана рок-карьерой, а не цирком сумасшедших. Кортни все еще продолжала поддразнивать зрителей стриптизом, ввязывалась в драки со всяким, кто на нее не так посмотрел, балансировала на грани между безумием и реальностью и время от времени нарушала законы. Но именно такой жизнью она жила и до трагедии. Турне Лав летом 1995-го убедило всех в том, что "Hole" - это выдающаяся рок-группа Америки, демонстрирующая поистине исключительное зрелище. Одним титулом вдовы Курта Кобейна такого признания не добиться.

Кортни Лав продолжала нести свою тяжкую ношу, другие же музыканты Сиэтла заплатили за самоубийство Кобейна значительно меньшую цену. Рок-движения редко способны сохранять свой блеск более трех лет, и комментаторы британских средств массовой информации констатировали смерть гранджа еще до гибели Курта.

Неохотно принимающие все модные американские течения, британские рок-еженедельники с готовностью ухватились за новую сенсацию, которая сразу вытеснила с их обложек порядком поднадоевший грандж: на свет появился бритпоп. Апеллируя к самым заветным мечтам взрослеющих мальчишек - их желанию выпить, погулять, подраться в родном лондонском пабе, бритпоп стал резким антитезисом напряженной эмоциональности и сексуальной неопределенности "Нирваны" Курта Кобейна.

Подобно ливерпульским бит-группам в 1965 году или панкам в 1981-м, грандж-эскадрон Сиэтла был порождением своего времени, которое со смертью Курта Кобейна ушло навсегда. За два года до нее калифорнийцы ринулись вверх по побережью, в штат Вашингтон, в поисках вдохновения на незнакомых улицах Сиэтла. Теперь одно лишь упоминание об этом городе могло перечеркнуть перспективы любой группы, если только в ней не было певца, который трахался с Кортни, или гитариста, который купил Курту ружье.

Музыкальная жизнь Сиэтла продолжает оставаться такой же энергичной и пестрой, как и в начале восьмидесятых, однако для внешнего мира почтовые адреса штата Вашингтон полностью утратили былую привлекательность. Если когда-либо и существовал "са-унд Сиэтла", то теперь, после лета 1994-го его никто не хотел слушать.

Уцелели те, кто порвал со своими корнями и успел запрыгнуть на карусель стадионного рока. Эдди Веддер пресек попытки журналистов превратить его во второго Кобейна, a "Pearl Jam" заняла промежуточную позицию между "металлом", альтернативным роком и мейнстримом. После того как Нил Янг пригласил группу совершить с ним турне по раскрутке альбома "Mirrorball", статус "Pearl Jam" как рок-божества стал непререкаемым. Склонность Веддера к величественным жестам и эффектным появлениям на публике проложила группе "Pearl Jam" путь для бегства из тупика; выбор между андер-граундом и коммерцией был сделан. У "Нирваны" такого пути нет и не будет.

То же произошло с "Soundgarden", которая отбилась от стаи грандж-групп еще до появления "Nevermind". Никто не воспринимает эту команду глашатаем поколения хард-рока, однако их интеллигентная, грамотная и сдержанная разновидность "металла", несомненно, предпочтительнее фальшивого позерства Аксела Роуза и его "перезрелых овечек". "Soundgarden" оторвалась от своих сиэтл-ских корней еще больше, чем "Pearl Jam", при этом члены группы до сих пор живут в штате Вашингтон и ничуть не считают это зазорным. Похоже, что эта группа останется в числе лучших концертных исполнителей мира и в течение следующего десятилетия.

Бесспорно, что с Сиэтлом до сих пор ассоциируется образ сиамских близнецов - Курта - Кортни. Курт обрел репутацию нового Джима Моррисона, его безумно грустное лицо смотрит с миллионов футболок и плакатов. Посмертный альбом "Нирваны" "Unplugged" и ретроспективный видеофильм не могут заставить нас забыть этот наполненный болью, страдающий взгляд. Неудивительно, что его бывшие товарищи по группе Крис Новоселич и Дейв Грол дистанцировались от наследия "Нирваны": басист с головой ушел в организацию помощи жертвам геноцида в Югославии, барабанщик стал лидером энергичной команды, играющей пауэр-панк, - "The Foo Fighters".

В то время как Крис и Дейв удачно выскользнули из-под обломков "Нирваны", Кортни Лав остается живым воплощением духа этой утраты. Если именно она поддерживает огонь, то, похоже, он может перекинуться на всех нас. После смерти Курта Кортни прорвалась сквозь колючую проволоку и прошла по битому стеклу мертвой зоны к жизни, преодолев и те препятствия, которые она сама себе создала.

Самой сильной чертой характера Лав является ее неспособность к компромиссам и отступлению. До тех пор пока Кортни дышит, кричит и дерется, никто не сможет забыть Курта Кобейна или выставить его святым. Ирония заключается в том, что только смерть Кобейна, может быть, изменит ее - самую властную, непредсказуемую и запоминающуюся женщину в истории рока, - а Курт считал ее именно такой.

Но одного он просто не мог предвидеть; он не ждал бессмертия после самоубийства. Курт Кобейн мертв, но футболки с его изображением живут. Это похоже на бесконечный кошмар из повести Стивена Кинга: человек настолько несчастен, что он изобретает новые способы убить себя только затем, чтобы, очнувшись на следующее утро, обнаружить, что еще жив. Курт уничтожил свой разум и свое тело, но кажется, его образ неуничтожим. Такова жуткая природа славы в насыщенные запахом смерти девяностые годы. Спорим, Оливер Стоун снимет об этом фильм?